Создатель Путей

Паутинка. Виток. Кольцо. Другое. Узор получался на редкость интересным. Я улыбнулся. Мне определенно нравился результат. Еще пару дней, и я завершу эскиз. Далекий вой городских сирен эхом перескакивал с одной авеню на другую. В распахнутую дверь балкона веяло сентябрем. Зелень деревьев уже начала желтеть. В воздухе пахло дождями, сигаретным дымом, легким привкусом опадающих листьев платанов. Я встал из-за мольберта. Положил кисть. Достал из пачки «Лаки Страйк» сигарету и закурил.

Густой дым поднялся клубом к потолку. Я медленно выпустил его, смакуя горький вкус, смолянистую вязкость.

«А что, если замкнуть узор сам на себя?» — эта идея не приходила до этого мне в голову.

Что, если замкнуть выход на вход. Тогда узор будет бесконечным, сколько ни двигайся по линиям, все равно будешь повторять и повторять одни и те же изгибы, завитки. Это будет идеально.

I’m a-walkin’ in the rain,

Tears are fallin’ and I feel the pain,

Wishin’ you were here by me... — донеслось снизу. Вечный хит Дела Шеннона шестьдесят первого года.

Я завис. Улыбнулся. Вышел на балкон. Вечерний Нью-Йорк с четырнадцатого этажа был прекрасен.

Докурил сигарету. Помню, в том году мы расстались с Беллой. Я закончил тогда два своих холста. Оба были проданы в Праге. Оба я посвятил ей. Я сглотнул. Потом я узнал, что она погибла.

Воспоминание о Белле грустным теплом разлилось внутри.

Я всегда считал чехов очень сложными клиентами, но те две сделки меня однозначно порадовали. Подняли мой статус мастера лабиринтов на серьезную высоту.

Чехи ХХ века были более покладисты, чем их соплеменники XVII–XVIII веков.

Покрутив фильтр от сигареты в пальцах, я запустил его вниз на прохожих.

Ладно. За дело. Надо закончить узор лабиринта сегодня. Это очень интересная работа.

Вернулся и сел за мольберт.

Зазвонил мобильник. Кто там...

Неизвестный номер.

— Да, — хрипло ответил я, прокашлялся в сторону и бодро сказал снова: — Да, слушаю.

— Аhoj Jacobe, už jsem si myslel, že tě neslyším... — раздался глухой женский голос в трубке.

— Что, простите? — автоматом переспросил я, хотя мозг уже складывал смысл чешских слов во фразу: «Привет, Яков, я уже думала, что не услышу тебя».

Трубку положили.

Белла?

Мурашки покрыли меня всего. Порыв ветра обдал холодом. Потянуло сыростью и запахом мокрой земли.

Я вскочил. Что за черт? Может, ошиблись?

Я набрал номер... The number you have dialed is temporarily unavailable.

Номер был недоступен.

Снизу снова раздался припев Дела Шеннона. И это меня вовсе не радовало.

Ночной город жил своей жизнью. Огни мерцали, ветер летал между небоскребами. Машины ехали. Люди шли. Манхэттен был гармоничен в своем бытии многомиллионного города.

Я еще пару раз набрал этот же номер. Абонент был недоступен, как и прежде.

Ладно, ошиблись, мало ли. Мало ли женщин ночью в Нью-Йорке, говорящих на чешском, звонят случайно Якову Пельзнеру, говорящему на чешском? Да… Мало. Я бы сказал ноль!

Закрыл окно. Выключил телефон. Утром разберусь. Возвращаться к картине не хотелось. Закончу завтра. Надо поспать. Взял ее с мольберта и повесил на стену, пусть подсохнет. Вместо нее поставил черновик одной работы с видами на португальский Алгарве.

Этажом ниже кто-то ругался.

Заказ на замкнутый лабиринт я получил несколько месяцев назад. Клиент себя не называл, нас состыковал Лурье, мой агент в Европе. С его слов я понял, что это выходец из стран бывшего соцлагеря. Интересно. Вдвойне.

Лабиринт нужно было написать уникальный. Конечно, все мои работы уникальны, но тут требовались особая тонкость и деликатность работы.

Лурье сообщил, что заказчик был выходцем из семьи Мничеков, а те якобы вели свою родословную от самого императора Восточной Римской империи Рудольфа Второго. Хотя, надо полагать, подтверждений этого ему не предоставили. Да, собственно, и не нужно. Есть заказчик, есть заказ, есть предоплата в семьдесят тысяч долларов. Этого достаточно, чтобы начать работу.

В основу я положил очертания Праги XVII века. Сама карта была сделана монахом Яромиром Гавранеком, последователем алхимических учений. Я когда-то даже встречался с его сыном. Но это было давно.

Люблю Прагу.

В дверь постучали.

Я бросил взгляд на часы. Почти половина двенадцатого. Так.

Я подошел к двери. Остановился. Прислушался. Стук раздался чуть дальше по коридору. Уже в соседнюю квартиру.

Фух, выдохнул я, ошиблись. Точно. Знаете, ощущение сродни тому, когда кому-то звонить очень не хочешь, но набираешь и с первым робким гудком кладешь трубку, объясняя себе, что не дозвонился же.

Ладно. Стакан «Джек Дениэлс», и спать. Налил немного виски. Пригубил густой и крепкий напиток. В дверь ударили кулаком. Я сглотнул, чуть не поперхнувшись. Подошел к сейфу. Открыл дверцу и достал свой «Магнум» сорок четвертого калибра. Как у Грязного Гарри. В дверь еще трижды ударили. Я спокойно подошел.

— Кто там?

Тихонько прислонился к глазку. Естественно, никого. По закону жанра, когда тебе страшно — никого.

Ладно, распахнул дверь и отошел сразу же на шаг назад. Вежливо убрав руку за спину.

Кот. В коридоре на полу сидел белый кот.

Что за бред? Кот стучит кулаками в дверь?

— Мяу, — сказал кот, добрым взором смотря на меня.

— Пошел отсюда, брысь! — махнул я на него рукой.

Кошара молнией бросился в комнату. Махнул через кресло и впился когтями в холст, стоящий на мольберте. Стал неистово драть его.

Я ошалело смотрел на это две секунды. Рванул к нему, влепил ладонью ему по загривку. Кот отлетел на пол. Вскочил и умчал в коридор в открытую дверь.

— Эх ты, сволочь! — прошипел я.

Выбежал в коридор. Никого.

Вернулся. Захлопнул дверь. Кот — идиот!

Стоп!

Он что, хотел изорвать мой лабиринт?

Холст с видами Алгарве был изодран.

Но откуда он мог знать?

Мысли роем крутились в голове. Странная ситуация — paint-killer cat. Может, его взбесил вид Алгарве? Да ну, бред, там было вполне мило. Холст убит. Хм, а если бы там был новый лабиринт? Тогда там была бы клякса.

Повторить работу я сумею, но это отнимет время, определенно. Какая логика может быть у кота? Только кошачья.

Побродив по квартире, решил лечь спать. Утром позвоню Лурье. Надо узнать про клиента и для чего ему нужен лабиринт.

Белла. Белла. Что же тогда случилось с тобой? Шестьдесят первый год. Пригород Праги. Говорили, что это авария, но мне тогда было не до этого. Давно это было. Я не был на похоронах. Как-то вычеркнул из памяти те трагические дни. Надо узнать больше о той истории.

В мыслях об этом я провалился в сон.

Что-то снилось.

Когда над Нью-Йорком со стороны Гудзона забрезжил рассвет, город, словно розовый фонарь, стал отражателем чистого розового света восходящего солнца. По поверхности небоскребов, как по зеркалам и величественной лестнице, солнце начало свой восход на небо. Было красиво. Особенно если смотреть со стороны залива Аппер-Бэй.

Проснулся я в помятом состоянии. Соорудил нехитрый завтрак из пары яиц, кофе с молоком. Распахнул окно, впуская в квартиру свежий осенний воздух. Думаю, стоит сегодня вечером, если не будет, дождя выйти в Центральный парк на пробежку.

Вчерашние приключения со звонком, котом, уничтоженным полотном казались абсурдом, и я пока старался не думать об этом.

Так, где телефон, а не пробить ли мне вчерашний номер? Пришла в голову мысль.

Включил аппарат.

Проверил список входящих. Пусто. Да ладно!

Так, звонок от Лурье, это вечер. Потом снова Лурье. И всё! После одиннадцати часов вечера звонков не было. Я положил телефон и посмотрел на стоящую полупустой бутылку виски.

Может, я набрался вчера и мне все это приснилось? Ладно.

Набрал номер Лурье. Его звали Эдвард. Я посмотрел на изорванный холст с пейзажем Алгарве. Холст был явно изодран котом.

— Да, Яков, привет! — ответил сипловатый баритон Эдварда.

— Привет, как дела? — спросил я дежурно, пока еще толком не понимая, что, собственно, я ему решил звонить.

— Дела хорошо. Вчера, кстати, звонил наш с тобой друг, — позитивно сказал он.

— Какой?

— Из династии Мничеков. Спрашивал, как дела с заказом. Я сказал, что ты работаешь и скоро уже сообщишь точные сроки сдачи.

— А, понятно. Работаю, думаю, еще неделя или полторы, и будет готов, плюс просушка, в общем, месяц и можно будет отправлять. Я, может быть, сам привезу.

— Сам? В Европу полетишь?

— Да. Хочу. Ты помнишь Беллу?

— Беллу? Ту прелестную девушку, с которой у тебя был роман почти сто лет назад?

— Не сто, а всего шестьдесят, — уточнил я.

— Яков, а что я должен помнить? Только то, что ты мне рассказывал.

— Я думаю слетать в Прагу и узнать, что в итоге там с ней случилось.

Эдвард что-то уронил на той стороне трубки.

— Яков, давай перезвоню потом тебе, тут разлил все…

— Да, хорошо, давай, — подтвердил я и отключился первым.

Я кинул телефон на кровать.

Да, давненько это было.